Карибы - Страница 52

— Он настоящий бог, — уверенно заявила принцесса. — Бог, освободивший меня к тому же от деспотичного и жестокого демона, с которым я всю жизнь мучилась.

Донья Мариана Монтенегро, испытавшая такую же боль и счастье, когда безумно влюбилась в человека гораздо ее моложе, да еще и не владеющего ее языком, в того, с кем ее так многое разделяло, лучше чем кто-либо могла понять эту нежную и любящую женщину, потерявшую голову из-за блистательного фехтовальщика из Куэнки, пусть и небольшого роста. Ингрид сразу же превратилась в ее верную подругу и союзницу, готовую сделать всё возможное, чтобы принцесса добилась желаемого.

Немка также с самого начала поняла, какую пользу для только что созданной колонии принесет союз туземной королевы и самого уважаемого испанского капитана, поскольку огромные различия во взглядах местных жителей и европейцев по-прежнему составляли главное препятствие для сближения двух народов.

До сих пор, не считая окончания той борьбы, что закончилась с пленением Каноабо, отношения между двумя расами так и не определились окончательно. В то время как Колумб и большинство его приспешников утверждали, что гаитяне — всего лишь дикари, годящиеся лишь в качестве рабов, падре Буил, Луис де Торрес, мастер Хуан де ла Коса, Алонсо де Охеда и его поклонники, напротив, считали, что, несмотря на примитивный образ жизни, судьба туземцев Нового Света — превратиться в скором времени в настоящих испанских граждан.

Однако стало очевидно, что пока чаша весов склоняется на сторону адмирала, и страх перед мятежом, который покончит с обитателями Изабеллы, как это случилось с жителями форта Рождества, вылился в презрение к туземцам. Дошло до того, что даже самые невежественные и неграмотные из вновь прибывших рассматривались по сравнения с обычными индейцами как полубоги, туземцы же приняли свое положение низших существ, даже не пытаясь его оспаривать.

Звон колокола, грохот бомбард, ржание лошадей и удивительное пренебрежение к жизни и боли, выказываемое бородатыми чужаками, ошеломило индейцев, а исчезновение Каноабо, единственного вождя, способного сплотить свой народ против захватчиков, превратило их в безропотных существ, убежденных, что они ничего не могут поделать против тех, на чьей стороне стоят боги грома, огня и смерти.

Женщины стали просто игрушками для сексуальных утех, а мужчины — бесплатной рабочей силой, которую можно эксплуатировать без опасения, что власть имущие, представляющие Католических монархов, хотя бы пальцем шевельнут ради тех, кого они якобы явились освобождать.

Охеда негодовал.

Он был прежде всего солдатом и мог со шпагой в руке противостоять свирепому вождю и разрезать его на куски, если в пылу борьбы дошло бы до этого, но в мирное время восставал против идеи рассматривать врагов как низших существ, ведь подобная идея принижала значимость его победы.

Таким образом, в тот вечер, когда его добрая подруга донья Мариана поведала о визите Анакаоны, заметив, что это прекрасная возможность заключить союз между двумя народами, он впервые в жизни был по-настоящему озадачен.

— Я восхищаюсь принцессой, — сказал Охеда. — Она, вне всяких сомнений, самая красивая женщина на свете, однако есть два серьезных препятствия для этого союза, который, видимо, кажется вам весьма желательным.

— И что же это за препятствия?

— Первое заключается в том, что я считаю недостойным овладевать женой воина, захваченного мною в плен пусть рискованным, но все же не слишком благородным способом. Такое, быть может, еще допустимо во время войны, ради спасения многих жизней, но настоящий кабальеро не должен позволять себе подобного.

— А второе?

— А второе заключается в том, что в пятнадцать лет я обещал жениться на одной девушке из Кордовы, и, несмотря на то, что ее отец против нашего брака и потому держит ее в монастыре, я все же надеюсь, совершив множество подвигов и покорив великие царства, смягчить сердце старика, и тогда, возможно, он согласится отдать ее за меня замуж, хотя сейчас я, наверное, даже не узнаю ее при встрече; я даже не уверен, люблю ли ее по-прежнему.

Ингрид Грасс посмотрела на собеседника с нескрываемой симпатией и в конце концов едва заметно кивнула и спросила:

— Ясно. А нет ли здесь случайно и третьей причины?

— Не понимаю, о чем вы.

— О том, что вы считаете туземку недостойной вас.

— В этом случае я сам был бы недостоин ее, — честно ответил Охеда. — Повторяю, я восхищаюсь Золотым Цветком, считаю ее самой очаровательной женщиной на свете, и если бы не названные мной обстоятельства, я отдал бы жизнь за один ее взгляд. Тем не менее, эти препятствия существуют, и забывать о них я не вправе.

— Она ненавидит Каноабо. Ее выдали за него силой.

— Это ничего не меняет. Я обманул Каноабо, но восхищаюсь им и уважаю как воина. Если бы я увел у него жену, он стал бы меня презирать.

— Вас так волнует мнение туземца?

— Он не просто туземец. Он храбрый воин, умный и благородный. Мы принадлежим к одной касте и стоим выше идей, рас или национальностей. Я знаю, что если откажусь от этого принципа, моя главная жизненная цель, война, полностью лишится смысла.

— И вы не считаете, что могли бы изменить эти принципы?

— Нет. Пока жив Каноабо, и я убежден, что Изабелла ждет моего возвращения.

— И вы могли бы жениться на девушке без любви и даже не зная ее, лишь потому, что дали слово чести?

— Можно возродить дремлющую любовь и даже вспомнить забытое лицо, но потерянную честь восстановить невозможно. Вы ведь меня понимаете?