Карибы - Страница 32

— Капитан! Я его видел! Видел! Это капитан!

— Мой муж? — переспросила немка, падая перед ним на колени. — Ты говоришь о моем муже?

— Он самый, сеньора! Капитан Леон де Луна собственной персоной. Я торговал яйцами, как вы и приказали, когда в залив вошла одинокая каравелла и встала на якорь. Мне стало любопытно, и я подошел поближе, и первым, кого я увидел на баке, был капитан.

— Боже милосердный! — в панике воскликнула немка. — Он явился, чтобы исполнить свое обещание и убить нас.

— И меня тоже? — прошептал бедный парень, глядя на нее круглыми от ужаса глазами. — Я ведь ничего не сделал.

— Нет, не тебя, — она ласково погладила его по щеке, стараясь успокоить. — Против тебя он ничего не имеет, даже не подозревает о твоем существовании. Сьенфуэгоса и меня. А ты точно уверен, что это действительно мой муж?

— К сожалению, да, сеньора, — ответил Бонифасио, и так глубоко вздохнул, что его прилипшая к телу рубашка едва не затрещала. — До сих пор не могу забыть, как он ворвался в мой дом в поисках Сьенфуэгоса. А сегодня я видел его так же близко, как этот загон.

— Не бойтесь, — вмешался Луис де Торрес. — Я не позволю ему вас обидеть. Муж он вам или нет, он не имеет права вас преследовать. Я сам с ним поговорю.

Виконтесса встала с печальным видом, даже не пытаясь скрывать, что уже сдалась. Она снова упрямо покачала головой и наконец едва слышно произнесла:

— Вы его не знаете. Если уж он смог пересечь океан, вряд ли его остановят ваши доводы. Он убьет меня, я уверена, но сейчас для меня имеет значение лишь одно: я должна защитить Сьенфуэгоса, должна убедить капитана, что он мертв.

— Я думаю, стоит попросить помощи у вице-короля, — предложил Луис.

— Вице-король терпеть вас не может, — заметила немка. — И не думаю, что он станет колебаться, если придется выбирать между испанским дворянином, родственником короля Фердинанда, и бедной немкой, что последовала за своим любовником, как шлюха за солдатом.

— У вас есть хорошие друзья.

— Я не хочу их в это впутывать.

— Попросите помощи у капитана Охеды, — вмешался хромой Бонифасио. — Он достойный и справедливый человек, лучший фехтовальщик королевства и очень вас уважает. Он одним ударом шпаги пронзит его сердце, словно гнилое манго.

— Никогда. Я не хочу больше никакого насилия, — заявила его хозяйка, ласково погладив парнишку по курчавым волосам. — Это должно остаться только между мной и Леоном. Он совершенно ясно меня предупредил, я знала, что меня ждет, когда решила отправиться в путь, — она пожала плечами с покорностью судьбе. — Да будет так.

— Не могу с этим согласиться, — угрюмо ответил королевский толмач. — Вы много чего можете сделать. Например, сбежать.

— Куда? Остров не так уж велик, и раз он добрался сюда, то наверняка найдет где угодно, — грустно сказала Ингрид. — И я точно знаю, что не хочу провести всю оставшуюся жизнь в бегах.

Луис де Торрес, сидящий на полу, обхватив руками колени — эта странная поза помогала ему размышлять — поднял голову и пристально посмотрел на немку.

— Наверняка есть способ заставить его отказаться от своей цели, — пробормотал Луис.

— Если и есть, мне он неизвестен, — честно призналась Ингрид. — Одно я знаю точно — он поклялся вырвать мне сердце и приехал сюда с намерением исполнить обещание.

— Я ему не позволю, — заявил Луис.

— Как?

— Пока не знаю, но если не найду другого решения, то будьте уверены — кончится тем, что я его убью.

11

Река — темная, ленивая, неторопливая — безучастно струилась сквозь плотную массу высоких деревьев; она так густо заросла кувшинками и водными гиацинтами, что невозможно было понять, в какую сторону она течет и течет ли вообще, или давно уже превратилась в огромный стоячий рукав озера, конец которого теряется в глубине сельвы.

Вот уже три дня они плыли по этой сонной реке, держась в тени берегов, пережидая знойные полуденные часы, подремывая в гамаках, которые натягивали меж низко висящих ветвей над илистым песком отмелей, а с наступлением вечера вновь пускались в путь.

Крошечную пирогу для охоты на кайманов сменили на другую, гораздо шире и удобнее. Туземец использовал ее для долгих поездок по прибрежным деревням, и теперь они по очереди гребли, что, впрочем, не требовало особых усилий, чередуя долгое молчание, во время которого они любовались проплывающим за бортом однообразным пейзажем, с душевными беседами, когда каждый казался другому целой непознанной вселенной.

Они уже стали друзьями; это была особого рода дружба, возникающая лишь между людьми столь разными. Объединяло их только безмерное одиночество, в котором каждый провел большую часть жизни, поскольку Сьенфуэгос на своих гомерских скалах не имел иной компании, кроме коз, а крошечный Папепак большую часть года вынужден был проводить в молчаливом обществе болотных кайманов.

Вот поэтому сейчас им было приятно общество друг друга, ибо оба обладали особой чуткостью, позволяющей вовремя различить, когда кто-то хочет побыть в тишине или услышать дружеское слово. Для понимания им стало хватать лишь взгляда, а взаимное доверие достигло той точки, что канарец смог освободиться на время от невероятного напряжения, в котором пребывал все последнее время.

При этом он каким-то образом чувствовал себя под защитой этого хилого человечка с крысиным лицом, чей очевидный недостаток физической силы компенсировался непреклонной волей, железными нервами и глубочайшим, всеобъемлющим знанием о месте своего обитания.