Карибы - Страница 20

— Да ты умен, Гуанче! — сказал он. — Чертовски умен, будет страшно жаль, если человек с твоим умом, как и я, с моими-то способностями, закончит жизнь в желудках у этих обезьян.

— Так за работу! — воскликнул Сьенфуэгос. — Давай дадим им столько всего нового, что у них не останется времени просить еще. Вот ведь черт! — засмеялся он. — В конце концов, они же женщины!

И действительно, они были женщинами, и когда они открыли, что существует столько полезных, чудесных и завораживающих предметов, свершилась настоящая революция — как будто настежь распахнулось окно, наглухо закрытое на протяжении веков.

Красивый сосуд с ручками, чтобы удобнее было носить воду; всевозможные горшки для приготовления пищи, хранения запасов и просто для украшения жалких хижин; кремень и трут для разведения огня — чтобы не мучиться, до крови сбивая руки, прежде чем добыть огонь трением, а потом не спать ночами, поддерживая его и охраняя, как самое бесценное сокровище; самые разные украшения — браслеты, ожерелья и серьги; примитивный ткацкий станок, на котором ткали самую грубую хлопчатобумажную материю — такой же предмет вожделения здесь, как в Европе — самые драгоценные шелка из Сипанго... Одним словом, все, созданное руками и фантазией испанцев, было встречено с таким изумлением и радостью, что казалось, будто кое-кто из карибок даже рад, что их воины так и не вернулись, а волосатые чужеземцы не окончили свою жизнь у них в желудках в первый же день, как попали в плен.

Главная способность Сьенфуэгоса заключалась, пожалуй, не в том, чтобы снабжать женщин разными предметами, а в том, чтобы заставить карибок их желать. Вскоре в борьбе за обладание этими вещами возникло самое настоящее соперничество, женщины стали завидовать соседкам, тем самым подрывая главный принцип устройства местного общества, где всё было общим.

— Мы создаем чудовищ, — заметил Бернардино из Пастраны как-то ночью, когда они созерцали звезды из двери хижины, только что построенной у леса, на берегу речушки. — Они же как дети — чем больше им даешь игрушек, тем больше им хочется.

— Уж лучше пусть чудовища дерутся за кастрюлю, чем пожирают сердце себе подобного, — ответил Сьенфуэгос. — Знаешь, о чем я думаю? Пришло время дать им настоящего бога.

— Бога? — удивился плотник. — Какого еще бога? Христа?

— Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы проповедовать его веру. Я не крещеный, и мало что знаю — лишь то, что слышал краем уха. Как бы его ни звали — Христом или как-то еще, но мы должны вызвать в них страх, любовь и уважение к тому, кто считает человеческие жертвоприношения запретными, чтобы навсегда изгнать с этого острова традиции каннибализма.

— Неплохая мысль.

— Позже мы поговорим с ними о том, что представители разных рас на самом деле похожи, что нельзя обращаться с людьми, как с домашними животными, что нужно запретить рабство.

— То есть сделать их христианами.

— Ну, раз так, то сделаем их христианами, но сделаем по-своему, отбросим всё плохое, что имеется в религии и священниках, и воспользуемся лучшим в их учении.

— Это будет непросто.

— Гораздо сложнее было выбраться из той ямы живыми, а мы этого добились, — напомнил ему канарец. — Клянусь, я до конца жизни буду мучиться угрызениями совести, зная, что оставил на этом острове кучку несчастных, которых однажды съедят. Я был свидетелем печального конца двух бедолаг и любой ценой готов добиться того, чтобы подобное больше не повторилось.

Старик погасил самолично изготовленную сигару о стену хижины и слегка кивнул.

— Насколько я тебя знаю, если тебе надо, ты горы своротишь, — сказал он. — Ты парень с головой, и шариков в ней побольше, чем можно подумать. Скажу тебе честно: я горжусь тем, что познакомился с тобой и мы вместе пережили столько бед. Так что можешь во всем на меня рассчитывать, только имей в виду — после того, как они заглотили эту утку про шахматы и маленьких божков, крайне сложно будет убедить их в том, что на свете есть другой бог — неважно, зовут его Христом или как-то иначе — главное, что он стоит выше остальных богов. Даже если нам это удастся, мы тем самым порушим их картину мира, а это всегда опасно.

— Я уже думал над этим.

— Меня это не удивляет. И...?

— Может, стоит продолжить в том же духе? — Сьенфуэгос сделал многозначительную паузу и добавил: — Как тебе кажется, какая шахматная фигура им нравится больше всего?

— Конь.

— Согласен. Конь производит на них большее впечатление, чем король или королева. Им нравится на него смотреть, трогать и даже говорить с ним, это их излюбленный божок, его нам и нужно выбрать.

— Коня? — ужаснулся Стружка. — Хочешь, чтобы они обожествляли коня?

— А какое имеет значение сама фигура? — спокойно отозвался канарец. — Важно лишь то, какой цели она будет служить и кого представлять. Если шахматный конь сможет превратить человекоподобных тварей в цивилизованных людей, боящихся Бога и уважающих себе подобных, то Господь его благословит.

— Безусловно благословит. Но есть одно препятствие.

— Какое?

Старик неопределенно мотнул головой в ту сторону, где возвышалась большая круглая хижина.

— Тот попугай в перьях. Ему не понравится, что мы пытаемся отобрать у него власть.

Сьенфуэгос кивнул, давая понять, что и сам об этом задумывался.

— Вполне логично, но на корабле дон Луис де Торрес научил меня кое-чему важному: если не хочешь с кем-то драться, объединись с ним. Старому колдуну понравится идея превратиться в первосвященника нового культа «Великого красного коня, властителя небес и земли». В конце концов, единственное, что его интересует — это сохранение собственных привилегий.