Карибы - Страница 12

Сьенфуэгос, за время своих отношений с Синалингой успевший неплохо овладеть асаванским диалектом, который не имел ничего общего с гортанным рыком карибов, ничего не сказал, однако в ту же ночь, оставшись наедине с плотником, не преминул заметить:

— Возможно, надежда еще есть.

— Что еще за надежда? — отмахнулся Бернардино из Пастраны. — Единственная моя надежда — умереть достойной смертью, но ты не хочешь мне в этом помочь.

— Послушай! — вышел из себя канарец. — Умереть ты всегда успеешь. Сейчас главное то, что праздник, для которого мы предназначены, быть может, вообще не состоится. Ты заметил, какая татуировка у на груди у того попугая в перьях?

— Разумеется, заметил, — неохотно признался Стружка. — Она меня пугает. И что с того?

— А то, что, если я не ошибаюсь, точно такие же рисунки были у дикарей, которых мы поубивали в форте.

— И что?

— А то, что, если мне не изменяет память, это как раз и случилось около четырех месяцев назад.

Впервые за долгое время глаза старика Стружки радостно сверкнули.

— Так ты хочешь сказать, что те воины — как раз те самые самцы, которых ждут эти бестии? — спросил он.

— Наверное. Всё совпадает: они каннибалы, выглядят так же, разукрашивают себя таким же образом и ушли отсюда незадолго до того, как напали на нас. Если это первый остров, на который мы наткнулись, отплыв с Гаити, то вполне логично, что именно отсюда они и устроили набег.

Довольно долго старый плотник молчал, скорчившись в темном углу, воняющем рвотой, потом и дерьмом, и обнимая колени, но в конце концов пожал плечами и махнул рукой с видом фаталиста.

— В конце концов, что нам это дает? — прошептал он. — Они будут продолжать вливать в нас эту гадость, пока мы не лопнем, и в конце концов нас все равно съедят, вернутся мужчины или нет. Как только они поймут, что ждать бессмысленно, все будет кончено.

— Но мы хотя бы выиграем время! — возразил рыжий. — А за это время, глядишь, и найдем способ сбежать. В конце концов, мы цивилизованные разумные существа, а они недалеко ушли от лесных обезьян. Так что это — вопрос смекалки!

— Смекалку обостряет голод, — проворчал старик. — А у меня теперь все время набит живот. Я уже и забыл, что значит думать.

— Вот как раз сейчас самое время вспомнить, что это значит, — последовал резкий ответ. — Меня ждут в Севилье, а кроме того, я уверен — то, что болтается у меня между ног, может послужить для чего-нибудь более интересного, чем стать закуской для этих дикарей.

Спустя три дня канарец имел случай убедиться, хотя и весьма малоприятным образом, что его выдающийся пенис интересует дикарей не только в качестве закуски.

Как всегда, пришел старый сморщенный колдун и отдал новый приказ. Вскоре притащили юную пленницу: девушку-гаитянку, которая так дрожала от страха, что казалась полупомешанной. Когда выяснилось, что от нее требуется лишь повернуться к канарцу задом и встать перед ним на колени, раздвинув ноги и предложив себя, она почувствовала такое облегчение, что даже не сопротивлялась.

Одна из карибок освободила Сьенфуэгоса от болезненных пут, а затем при помощи похабных жестов дала ему понять, что он должен совокупляться с девушкой, которая, закрыв глаза, уткнулась лицом в песок и теперь с равнодушием коровы, приведенной на случку, ожидала, когда он в нее войдет.

Потрясенный канарец в ужасе смотрел на приготовленное для него тело и десяток женщин и детей, пристально на него глазеющих. Он инстинктивно сделал шаг назад и покачал головой.

— Нет! — воскликнул он по-испански, прекрасно осознавая при этом, что его не поймут. — Я не стану этого делать. Я не животное!

Два копья уперлись ему в спину, а колдун угрожающе зарычал.

— Я сказал: нет! — твердо повторил Сьенфуэгос.

Одна из карибок подошла еще ближе, резким жестом сорвала с него остатки грязных и драных штанов, и после кратного мига оцепенения по всей группе женщин прокатилась волна шепота и истерических смешков, а украшенный перьями старик нахмурился и что-то хрипло пробубнил.

Три женщины тут же подняли рыжего с земли и поставили его на колени перед девушкой, а еще две снова ткнули копьями, пытаясь силой заставить исполнить предназначение.

Сьенфуэгос взвыл от ярости и попытался освободиться, но на него немедленно обрушился град ударов, из его носа хлынула кровь, а под левым глазом выступил фингал.

Гаитянка снова посмотрела на него и пробормотала на своем языке:

— Давай, а не то тебя кастрируют!

— Что? — переспросил Сьенфуэгос, решив, что не расслышал.

— Если выяснится, что делать детей ты не можешь, тебя кастрируют, чтобы побыстрее толстел.

— Боже милосердный! — обреченно воскликнул пастух. — Не может быть!

— Здесь все возможно, — прозвучал печальный ответ.

Сьенфуэгос ошеломленно застыл, пытаясь свыкнуться с мыслью, что должен вызвать эрекцию на глазах у почти полусотни свидетелей, если желает остаться мужчиной. Он опомнился лишь, когда заметил, что две стражницы принялись грубо возбуждать его, готовя к совокуплению с девушкой, как если бы он был жеребцом или быком, неспособным сделать это самостоятельно.

Его задача состояла в том, чтобы, пристроившись к несчастной девушке сзади, совершить одно из величайших в жизни усилий: отвлечься от окружающей действительности, сосредоточив все внимание на том, чтобы овладеть совершенно не привлекающей его женщиной, но овладеть ей любой ценой.

Несколько минут спустя воцарилось тяжелое молчание, прерываемое лишь стонами боли и наслаждения, издаваемыми юной пленницей, когда огромный пенис канарца проник в ее лоно и начал ритмично двигаться внутри.